отступаем!

„— Еще почему вряд ли я художник... Я всё постичь хочу, а не изобразить. Художник не должен особенно думать. У него глаза и руки думают, голова молчит. Словами он, во всяком случае, думать не должен. А для меня то не мысль, что не в слове. Художник мыслит образами... Слыхали такое? Какая же это мысль? Это наскальная мысль. Вот кто, кстати, зверя-то нарисовал! Питекантроп!

Андрей Битов
«Человек в пейзаже»

Оконтуривание идеи.

Пожалуй, так можно обозвать происходящие по этому адресу процессы. Ведь с годик поговорив — краями об искусстве, краями о науке — можно понемногу наметить и контур обсуждаемых предметов.

А ведь контур — это великая вещь! Наша зрительная система устроена так, чтобы выделять контур, по которому мы и распознаем образ, а вся прочая информация, например о цвете предмета, идёт в другие отделы мозга совсем другими путями. На принципе выделения контраста работают многие оптические иллюзии, более того, вся графика, как художественное направление, существует только благодаря нашей способности представить предмет по одному его контуру.

Так что сейчас мы, как и обещали ранее, рассмотрим одно из направлений графики, биологический рисунок. Несмотря на богатую историю и влияние, которое оказали разные стили биологического рисунка на “большое искусство”, не прочитаешь о нём ни в каких искусствоведческих книгах; в научных же книгах биорисунки встречаются часто, да нет, слава кпсс, такой профессии — науковед. Некому было вам про биологический рисунок рассказать.

Начнём с техники биологического рисунка, с её требованиями непрерывных контуров, обязательно чёрных на белом, без всяких полутонов — они имитируются точкованием. Переводя эти указания на язык цифровых форматов, можно сказать, что биологический рисунок должен быть выполнен в однобитном цветовом пространстве с применением псевдосмешения (dithering) при необходимости. Чтобы сохранить максимум деталей (основная цель биорисунка) при такой обработке, очевидно размер изображения должен быть достаточно большим. На страницах веба биологический рисунок можно проиллюстрировать только в многократно уменьшеном виде, поэтому, чтобы оставить хоть часть деталей, придётся добавить полутонов.

Таковы технические детали выполнения современного биологического рисунка. Техника сиюмитна, искусство вечно — стоящая за этими деталями идея не меняется со времён Аристотеля.

Биологический рисунок должен в точности (правдиво) передать все контуры объекта. При этом приветствуется подчёркивание характерных деталей — не столько техническими приёмами (толщина линии, плотность расточковки), сколько художественными способами (выбор ракурса, естественность позы животного или, например, положения органа). Для понимания этого пункта, предлагаю вам сравнить самый посредственный биологический рисунок с гениальной дюреровской гравюрой:

 Непарнокопытные — индийский носорог (Rhinoceros unicornis). Биологический энциклопедический словарь, 1989
Носорог — быстрый, весёлый и подвижный зверь. Альбрехт Дюрер, гравюра на дереве, 1515

Несмотря на ограничивающие фантазию рамки, у иллюстратора биологического словаря получился более художественный рисунок. Дюрер в этом, правда, не виноват — ну не видел он живого носорога, а с чужого рисунка да чучела ему удалось извлечь немало деталей. Верхнему рисунку их, к сожалению, явно не хватает.

в листок:

-------------------------

И вновь вернёмся к нашим носорогам.

про вид битова и вид биолог.

Геккель

----------------------------------------------------------

СА:

О сайнс-арте. задача- сгладить Противопоставление естественных наук изящным искусствам. Построить мостик. Философы: положительные науки (сами, видимо - отрицательные). Гуманитарии и естественники, физики и лирики.
искусственная наука вс научное искусство (было многажды в другом смысле)

Для начала, давайте конфликт разберём, тот самый, извечный спор между пайнтерами и дроверами, живописцами и рисовальщиками.

Отличный пример сайнс-арта явил нам гуманитарий, оказавшись в окружении естественников. Нет, не удержусь, процитирую ещё немного:

А нам объясняют, что для жизни нужны кислород, вода, пища, и это тоже будет правда, потому что так оно и есть... объясняют, что жизнь на Земле -- это редчайшее чудо, потому что сочетание условий, при которых она возможна, уникально и неповторимо в космосе, что диапазон жизни феноменально узок, что мы погибнем тотчас, как нам не хватит градуса тепла, глотка воздуха или воды... И это опять правда. И только сознание наше, видите ли, всемогуще и беспредельно, как мир... Не улавливаете несоответствия? Нет еще? Поясняю. То, в чем мы живем, то, что мы видим, воспринимаем и постигаем, то, что мы называем реальностью, -- тоже диапазон, за пределами которого мы так же гибнем, как замерзаем или задыхаемся. Мы думаем, что реальность наша беспредельна, только, видите ли, мы ее еще пока не всю познали; на самом же деле наша реальность -- тот же диапазон, отнюдь не шире того, что мы слышим или видим. Мы живы лишь в этом диапазоне. И мы живем лишь в нем, мы живем совсем не в реальности, а лишь в слое реальности, который, по сути, если бы мы были способны вообразить реальные соотношения, не толще живописного слоя. Вот в этом масляном слое мы и живем, на котором нас нарисовали. И живопись эта прекрасна, ибо какой художник ее написал! Какой Художник! Леонардо с ним несравним, как... как... И сравнение-то с ним -- несравнимо! Для нас о н нарисовал жизнь, устройство которой мы понемногу разбираем, разбираем еще и в буквальном смысле... "Так по камешку, по кирпичику растащили мы этот завод..." Мы копошимся, ползая по слою, и все думаем, что проникаем вглубь, не в силах понять, что там, в глуби, совсем уже не наша реальность, нам не отпущенная, отнюдь не данная нам в ощущении... что устройство нашей жизни имеет еще свое устройство, отнюдь не внутри нашей жизни расположенное. Не в яблоке заключен закон Ньютона и не в ванне -- Архимеда. В слое нарисованной для нас жизни есть устройство, являющееся, в свою очередь, слоем реальности, у которой, в свою очередь, найдется устройство, помещенное не в нем, а еще в одном, нескольких, не знаю скольких еще слоях, но опять ничего нам, даже если бы мы туда проникли, не объясняющих. Не было такой задачи, чтобы мы поняли, была задача, чтобы мы жили! Она и была прекрасно -- господи, как прекрасно! -- воплощена. В воплощении и плоскость есть, не только плоть... Теперь -- мыслящий человек, теперь -- художник... Художник не понимает, а отражает, поэтому это прекрасно. Что отразиться в нем может лишь то, что было уже прекрасно, но если он при этом еще и постигает, видите ли, то, полагая, что идет вглубь, он идет поперек слоя, а слой-то узок, не толще масла, а что за ним?.. За ним грунт, за ним холст, основа, а за ним -- пропасть, дыра, рваные края, а там -- пыль, темнота, стена с гвоздем и веревкой, чтобы повеситься, бездарная подпись с бессмысленным названием... Про живопись никто не знает, кроме живописцев, но, поверьте мне, истинный талант в живописи никогда дальше немой догадки, что за красотой есть что-то, не пойдет, а мыслящий дурак -- пойдет. Там, там они все -- Леонардо, Эль Греко, и Гойя, и Ван Гог... все они вышли за диапазон, за пределы изображения и ничего, кроме безумия, за этими пределами не обрели... Сезанн... -- И опять его перекосило как от зубной боли."

Так как границы здравого смысла нас уже давно не стесняют, то мы смело двигаемся дальше. (В данном случае под "мы" надо понимать "человечество".) Научный поиск красоты продолжается.

 

„…Какая-то не оправданная для меня скорбь прорезала его чело. Бороденка его дрогнула.
— Что с вами?
— Сезанн... — сказал он так, как говорят по больной зуб.
— Что Сезанн?
— Потом, потом... — отмахнулся он так, будто "сейчас пройдет". С тоской взглянул на мольберт. — Не получится уже...“
 
отступаем!